Самсон Агаджанян - Стон березы [сборник]
— В ШИЗО ее!.. — стукнув кулаком по столу, заорал он.
Одна из контролеров подошла к ней, взяла за локоть.
— А ну пошли, — грубо потянула она.
Зина даже не пошевелилась. С высоты своего огромного роста она хмуро посмотрела на контролера.
— Если будешь выслуживаться перед начальством и так со мной обращаться, выброшу в окно.
Контролеры, опасливо поглядывая на нее, не решались силой вывести из кабинета. Зина-Башня медвежьими шагами подошла к Екатерине и неожиданно для всех закатила ей такую пощечину, что та кубарем полетела на пол. Екатерина на четвереньках подползла к Усольцеву. Зина тоже вплотную подошла к Усольцеву. Тот, съежившись в кресле, со страхом смотрел на нее. Контролеры по надзору безмолвно стояли в стороне. Башня наклонилась к нему.
— Небось, в штаны наложил? Наложишь, если девку не оставишь в покое. Она для меня, как дочь. Под суд вместе со мной пойдешь, я многое про тебя знаю.
Она повернулась к контролерам. Притихшие, они опасливо смотрели на нее. Башня, усмехаясь, направилась к двери.
Как только она вышла, а контролеры за ней, Екатерина достала из кармана маленькое зеркало, посмотрела на себя. Вся правая щека была синяя.
— Зря ты ее и ШИЗО посадил, этим ее не напугаешь. Лучше направь в другую колонию.
Усольцев хмуро глядя на нее, сквозь зубы процедил:
— Убирайся, без тебя знаю, что делать.
Когда Башню привели в ШИЗО, там им сказали, что Усольцев отменил свой арест. Башня молча повернулась и своей медвежьей походкой направилась в столовую. Весть о том, что она отмутузила Екатерину, молнией пронеслась по колонии. Все приветствовали поступок Башни.
Прошло несколько дней, Зина все ждала, что предпримет Усольцев, понимала, что просто так в покое он ее не оставит. Но, к ее удивлению, при встрече он как ни в чем не бывало, улыбаясь, приветливо здоровался. Это ее еще больше насторожило. Как-то вечером к ней вошли возбужденные повара.
— Зина, ты ничего не слышала? — чуть ли не хором прями с порога спросили они.
— А что именно?
— Завтра тебя этапом отправляют в Алма-Ату.
Зина некоторое время молча смотрела на них, потом с yi меткой произнесла:
— Я знала, что он подлянку подкинет, но такого не ожидала. Ну что ж, бабоньки, в Алма-Ату так в Алма-Ату, говорят там яблоки вкусные.
Утром в столовой осужденные, не приступая к завтраку, словно по единий команде, чашками стали бить по столам. Контролеры заметались по столовой. Минут через пять прибежал дежурный по колонии. Капитан пытался их yспокоить, но они монотонно продолжали стучать по столам. Не перестали стучать и тогда, когда в столовой появился Усольцев, который с ходу начал орать, чтобы перестали стучать. Осужденные, не глядя на него, склонив головы над столами, продолжали свое дело. Усольцев подозвал к себе дежурного по колонии и что-то стал шептать ему на ухо. Тот побежал на выход. Спустя полчаса в столовую ворвались солдаты. Окружив бунтовщиков, ждали команды, чтобы пустить в ход резиновые дубинки. Осужденные, не обращая внимания на солдат, молча продолжали стучать.
— Даю минуту! — громко крикнул Усольцев. — Если не прекратите стучать, то солдаты будут применять против вас спецсредства.
В это время в столовой появился начальник колонии. Осужденные при виде его разом прекратили стучать.
— Что случилось? — подходя к Усольцеву, спросил он.
Тот неопределенно пожал плечами.
Сазонов повернулся к осужденным.
— Я вас слушаю.
Со всех сторон стали раздаваться голоса. Подняв руку вверх, призывая к тишине, Сазонов громко произнес:
— Прошу не хором, ничего не слышу.
— Гражданин начальник, — раздался одинокий голос, — мы требуем, чтобы нашу Башню оставили в колонии.
— Какую башню? — удивленно спросил он.
— Заведующую столовой Захарову, — раздались десятки голосов, — сегодня ее этапом отправляют.
Сазонов повернулся к Усольцеву.
— А почему я об этом не знаю? И почему именно ее отправляют?
— Распоряжение из ОИТУ пришло, — стараясь не смотреть на него, ответил Усольцев.
Сазонов повернулся к осужденным. Сотни пар глаз выжидательно смотрели на него. Они ждали от него решения. За два месяца работы в колонии он неоднократно проверял работу столовой и каждый раз положительно отмечал поваров, особенно заведующую столовой. За это время он ни разу не услышал жалоб на качество приготовления пищи. По глазам осужденных он видел, что настроены они решительно. Надо было разрядить, обстановку.
— Вы хотите, чтобы я ее оставил?
— Да-а, — пропел многоголосый хор.
— Пусть будет по-вашему, она остается.
В столовой поднялся невообразимый шум. Ощущение было такое, что вот-вот рухнет потолок.
Сазонов не видел, с какой ненавистью посмотрел на него Усольцев. Подняв руку вверх, он вновь призвал к тишине.
— Завтракать будете?
— Гражданин начальник, вместо жратвы дайте на часок этих солдатиков, — послышался голос с последнего стола.
Раздался дружный хохот.
— Вот чего не могу, того не могу, — разводя руками, улыбаясь, ответил Сазонов.
Из столовой стали выходить солдаты и контролеры.
— Приступить к еде! — раздались голоса старших.
— Зря вы поддались уговорам осужденных, — при выходе из столовой недовольным голосом произнес Усольцев — Уступи им раз — они на голову сядут.
— Николай Анатольевич, я что-то вас не понял. Вы что, хотели, чтобы они погром устроили? Разве не заметили, что отдельные осужденные ждали этого момента?
— Я заметил другое, но это дешевый авторитет.
Сазонов, резко остановившись, строго посмотрел на него.
— Дружеский вам совет: впредь не позволяйте себе разговаривать со мной таким тоном и не путайте меня с моими предшественниками. Вы лучше подумайте о своем авторитете. А по поводу отправки Захаровой позвоните в ОИТУ и передайте, что я оставил Захарову, и посоветуйте им прежде чем такое решение принимать, пусть не забывают, что я еще живой. И еще советую вам больше уделять внимания работе, а не личным интригам.
Усольцев, стоя на месте, хмуро смотрел ему вслед. В нем кипела ярость, но он ничего не мог поделать. Сазонов был не такой, как все бывшие его начальники. Он абсолютно был независим. Раньше чуть ли не каждую неделю в колонию заглядывала комиссия, а сейчас их не стало. За короткий срок Сазонов открыл второй швейный цех, почти все осужденные охвачены работой, исчезли с их стороны и жалобы. Ему как заместителю по режимной части радоваться бы и радоваться, но вместо радости он стал замечать, что некогда непоколебимый его авторитет среди осужденных с каждым днем стал падать. Всему виной был Сазонов. Он понял, что нового начальника просто так, нахрапом, голыми руками не возьмешь, надо было найти повод.
Утром, как обычно но распорядку дня, Диана собралась идти за завтраком для осужденных, но контролер не разрешила.
— В столовой заваруха началась, — сообщила она.
— Какая заваруха? — удивленно спросила Диана.
— Твои подруги бунтуют. Сегодня этапом Башню отправляют, а они требуют, чтобы ее оставили. Но из этого ничего не выйдет, Усольцев постарается избавиться от нее.
Диана почувствовала волнение. Она сразу догадалась, что это все из-за нее. При мысли, что Зину отправят в другую колонию, ей стало не по себе. Она со страхом ждала, что же будет. Спустя два часа контролер позвала ее.
— Хватай бачки и дуй за завтраком. Осужденные успокоились, начальник Башню оставил в колонии.
Контролер не заметила, как засияло лицо Дианы. Схватив бачки, она побежала в столовую. Поставив бачки на разлив, пошла к Зине. Та, сидя за столом, писала. Диана, стоя на пороге кабинета, заплакала. Зина уставилась на нее.
— Ты чего?
Диана подошла к ней и, прижавшись, еще громче заплакала. Зина, успокаивая ее, заревела сама.
Каждый раз, заходя на территорию колонии, Сазонов непроизвольно бросал взгляд в сторону ШИЗО, где находилась та осужденная, глаза которой не давали ему покоя. После очередной бессонной ночи, причиной которой были эти глаза, утром, пройдя через КПП, прямо направился в ШИЗО. Его встретила контролер по надзору, доложила, что никаких происшествий нет, уступила ему дорогу. Они вместе направились в ШИЗО. Там сидели всего два человека Поговорив с ними, он вышел из камеры и незаметно глазами поискал ту уборщицу, но ее не было. Выходя, за углом здания услышал песню. Он остановился и вопросительно посмотрел на контролера.
— Кто поет?
— Осужденная Семенова.
Осторожно ступая, он направился к углу здания, выглянул. В двух шагах, спиной к нему, на земле сидела Она и чистила кастрюли. Заколдованный ее голосом, он замер.
"…Все подружки парами, только я одна…" Много раз он слышал эту песню, но ни разу ее не исполняли с такой душевностью. Вместе с песней его поразило и другое: ее руки прикасались к посуде так, будто она перебирала струны…
